Неточные совпадения
Он прописал мне обычное потогонное, велел приставить горчичник, весьма ловко запустил к себе под обшлаг пятирублевую
бумажку, причем, однако, сухо кашлянул и
глянул в сторону, и уже совсем было собрался отправиться восвояси, да как-то разговорился и остался.
Все
глядели, а я необыкновенное удовольствие ощущал именно оттого, что я проповедую, а бумажка-то у меня
в кармане лежит.
— Гм! — говорил Николай
в следующую минуту,
глядя на нее через очки. — Кабы этот ваш мужичок поторопился прийти к нам! Видите ли, о Рыбине необходимо написать
бумажку для деревни, ему это не повредит, раз он ведет себя так смело. Я сегодня же напишу, Людмила живо ее напечатает… А вот как
бумажка попадет туда?
А Ромашов все
глядел на карты, на кучи серебра и
бумажек, на зеленое сукно, исписанное мелом, и
в его отяжелевшей, отуманенной голове вяло бродили все одни и те же мысли: о своем падении и о нечистоте скучной, однообразной жизни.
«Неужели вы забыли, как я обнимал ваши ноги и целовал ваши колени там, далеко
в прекрасной березовой роще?» Она развернула
бумажку, вскользь поглядела на нее и, разорвав на множество самых маленьких кусочков, кинула, не
глядя,
в камин. Но со следующей почтой он получил письмецо из города Ялты
в свой город Кинешму. Быстрым мелким четким почерком
в нем были написаны две строки...
Я же разносил взятки смотрителю ярмарки и еще каким-то нужным людям, получая от них «разрешительные
бумажки на всякое беззаконие», как именовал хозяин эти документы. За все это я получил право дожидаться хозяев у двери, на крыльце, когда они вечерами уходили
в гости. Это случалось не часто, но они возвращались домой после полуночи, и несколько часов я сидел на площадке крыльца или на куче бревен, против него,
глядя в окна квартиры моей дамы, жадно слушая веселый говор и музыку.
Пока Лозинская читала письмо, люди
глядели на нее и говорили между собой, что вот и
в такой пустой
бумажке какая может быть великая сила, что человека повезут на край света и нигде уже не спросят плату. Ну, разумеется, все понимали при этом, что такая
бумажка должна была стоить Осипу Лозинскому немало денег. А это, конечно, значит, что Лозинский ушел
в свет не напрасно и что
в свете можно-таки разыскать свою долю…
Растаптывая пол тяжёлыми ударами ног, поручик, хлопнув дверью, исчез, оставив за собой тихий звон стекла висячей лампы и коротенький визг Полины. Яков встал на мягкие ноги, они сгибались, всё тело его дрожало, как озябшее; среди комнаты под лампой стояла Полина, рот у неё был открыт, она хрипела,
глядя на грязненькую
бумажку в руке своей.
Вероятно, пачка зелененьких, сереньких, синеньких, красненьких и разных пестреньких
бумажек тоже весьма приветливо и одобрительно
глянула на господина Голядкина: с просиявшим лицом положил он перед собою на стол раскрытый бумажник и крепко потер руки
в знак величайшего удовольствия.
— Мы с вами вот как сделаем лучше. Нате вам четвертушку бумаги, а здесь,
в коробочке, кнопки. Прошу вас, напишите что-нибудь особенно интересное, а потом закройте бумагой и прижмите по углам кнопками. Я даю вам честное слово, честное слово писателя, что
в продолжение двух месяцев я не притронусь к этой
бумажке и не буду
глядеть, что вы там написали. Идет? Ну, так пишите. Я нарочно уйду, чтобы вам не мешать.
— Тут же таки. На другой день уж всю это свою козью прыть показала. На другой день я, по обнаковению,
в свое время встала, сама поставила самовар и села к чаю около ее постели
в каморочке, да и говорю: «Иди же, — говорю, — Леканида Петровна, умывайся да богу молись, чай пора пить». Она, ни слова не говоря, вскочила и,
гляжу, у нее из кармана какая-то
бумажка выпала. Нагинаюсь я к этой
бумажке, чтоб поднять ее, а она вдруг сама, как ястреб, на нее бросается.
И англичанин — знать, приятна ему эта доброта
в жене —
глядит на нее, ажно весь гордостию сияет, и все жену по головке гладит, да этак, как голубь, гурчит по-своему: «гут, гут», или как там по-ихнему иначе говорится, но только видно, что он ее хвалит и
в чем-то утверждает, и потом подошел к бюру, вынул две сотенных
бумажки и говорит...
— Видим, что справская, настоящая государева, — отвечал дядя Онуфрий. — А
глядеть все-таки надо — без того нельзя, потому артель, надо, чтоб все видели… Ноне же этих проклятых красноярок [
В Поволжском крае так зовут фальшивые ассигнации.] больно много развелось… Не поскорби, ваше степенство, не погневайся… Без того, чтоб
бумажку не оглядеть,
в артели нельзя.
Тася
глядела все на бумажник. Оттуда выставлялись края радужных
бумажек. Батюшки! Сколько денег! Тут не одна тысяча. И все это взято
в карты, даром, все равно что вынуто из кармана. Да и как выиграно? Ведь брата ее и за карты тоже попросили выйти из полка.
Проводив своего пациента, генеральша минуту глазами, полными слез,
глядит на отца Аристарха, потом ласкающим, благоговеющим взором обводит аптечку, лечебники, счета, кресло,
в котором только что сидел спасенный ею от смерти человек, и взор ее падает на оброненную пациентом
бумажку. Генеральша поднимает
бумажку, разворачивает ее и видит
в ней три крупинки, те самые крупинки, которые она дала
в прошлый вторник Замухришину.
Елизавета Петровна сидела молча и
глядела то на Корнилия Потаповича, то на лежавший перед ней чек, эту маленькую
бумажку, на самом деле заключавшую
в себе целый капитал.